26.05.2025 14:03
Аналитика.
Просмотров всего: 2025; сегодня: 1.

Как французский посол отказался праздновать победу над Наполеоном

Известно, что император Александр I по каким-то ему одному ведомым причинам, в сущности, не оставил после себя памятников, посвящённых Отечественной войне 1812 года и Заграничному походу русской армии, увенчавшемуся вступлением в Париж в марте 1814 года. Это трудно объяснимое равнодушие к столь значимым событиям отечественной истории, к счастью для нашей национальной культуры, не унаследовал его брат и преемник Николай I. Ему, тогда ещё 17-летнему офицеру, довелось увидеть лишь финал наполеоновских войн, при занятии Парижа, но Николай Павлович всегда свято чтил память о 1812 годе.

Свидетельством этого уважительного отношения императора к Отечественной войне стали воздвигнутые в его царствование многочисленные памятники и обелиски, посвящённые победе над Наполеоном. Самым известным из них, безусловно, стала Александровская колонна, украшающая ансамбль Дворцовой площади в Санкт-Петербурге.

Творение архитектора Огюста Рикара (Августа Августовича) де Монферрана, подарившего Северной столице Исаакиевский собор и ряд других архитектурных шедевров, было торжественно открыто в день памяти святого благоверного князя Александра Невского 30 августа 1834 года. Император придавал этому событию первостепенное значение, желая подчеркнуть его общенациональный характер.

Дипломатический скандал: отсутствие французского посла

На открытии памятника, прославлявшего царствование Александра Благословенного, главным деянием которого была победа над величайшим из полководцев - Наполеоном, присутствовал весь дипломатический корпус, за одним только исключением: отсутствовал посол Франции маршал Николя Жозеф Мэзон, представлявший при петербургском дворе короля французов Луи Филиппа. Этот факт, разумеется, не остался незамеченным, породив множество противоречивых слухов и домыслов.

Одни утверждали, что маршал несколько дней назад внезапно выехал из Петербурга на родину, причём без положенной в таких случаях отпускной аудиенции. Другие говорили, что французский посол по какой-то причине отправился в Германию. Третьи искренне верили, что он серьёзно занемог, но пребывает в своей петербургской резиденции. Правда, нашлись и такие, кто с загадочным видом давали понять, что почтенного маршала сразила "дипломатическая болезнь": мол, старый вояка, ветеран наполеоновских войн, не пожелал участвовать в унизительном для своей страны праздновании поражения в войне с Россией.

Как это нередко случается, ближе всех к истине оказались скептики. Это подтверждается документами из Архива Министерства иностранных дел Франции, обнаруженными нами в Париже. Речь идёт о депешах самого Мэзона, адресованных министру иностранных дел адмиралу Анри де Риньи.

Охлаждение русско-французских отношений

Но прежде чем ознакомить читателя с их содержанием, стоит напомнить, что в результате Июльской революции 1830 года русско-французские отношения основательно испортились. Дипломатическим советникам царя, и прежде всего графу Карлу Васильевичу Нессельроде, стоило больших усилий убедить Николая Павловича принять революцию как реальность и не разрывать отношений с Францией по примеру Англии, Австрии и Пруссии. Император неохотно, но всё же согласился с доводами рассудительного Нессельроде, но для себя никогда не переставал считать "короля баррикад" Луи Филиппа Орлеанского "узурпатором" престола. Почти на всём протяжении существования Июльской монархии, вплоть до её падения в феврале 1848 года, отношения между Россией и Францией были весьма прохладными¹.

Луи Филипп как мог пытался их нормализовать. Зная, что Николай I цивильным фракам предпочитает военные мундиры, король французов, выбирая кандидатов на посольскую должность в Санкт-Петербург, старался отдавать предпочтение профессиональным военным, а не карьерным дипломатам. Своим первым послом в России после учреждения Июльской монархии в августе 1830 года он оставил герцога Тревизского, маршала Мортемара, назначенного ещё Карлом X, а в 1832-м на смену ему прислал другого маршала - маркиза де Мэзона. Король-гражданин, как называл себя Луи Филипп, надеялся, что маршалу Франции удастся хоть как-то сгладить неприязнь царя к "фальшивой", по определению русского самодержца, Июльской монархии.

И в самом деле, старый вояка Мэзон², как до него и Мортемар, был благосклонно принят Николаем, чтившим военные заслуги выше гражданских доблестей. Правда, это личное расположение русского самодержца так и не распространилось на режим Июльской монархии и на "короля-гражданина" Луи Филиппа. А история с открытием Александровской колонны в 1834 году стала ещё одним поводом к напоминанию о болевых точках в русско-французских отношениях.

Одной из таких точек было поражение наполеоновской Франции в 1814 году. В отличие от режима Реставрации, считавшего Наполеона своим "кровным врагом" и по этой причине ничуть не скорбевшего о катастрофе 1814-го, Луи Филипп начал возрождать если не культ, то добрую память о великом полководце и создателе Первой империи. Во Франции всё чаще вспоминали о недавних блестящих победах французского оружия и не склонны были по примеру свергнутых Бурбонов приветствовать унижение Франции. А именно унижение своей страны усмотрел французский посол в подготовлявшемся в Петербурге торжественном открытии памятной колонны победителю Наполеона.

Впервые он сообщил в Париж о предстоящем событии ещё в мае 1834 года. Вот что писал Мэзон графу де Риньи в депеше от 31 мая: "Открытие Александровской колонны должно состояться 11 сентября. По этому случаю до ста тысяч войск будут собраны в Петербурге для участия в этой военной церемонии, на которой, как говорят, будут присутствовать принц Оскар Шведский, третий сын принца Оранского, а также принцы Вильгельм и Адальберт Прусские..."³

Этому событию должно было предшествовать открытие в Петербурге Триумфальной арки в честь победы в 1812 году. Разумеется, члены дипломатического корпуса были уведомлены о необходимости почтить своим присутствием эти торжества. Поразмыслив, маршал решил уклониться от участия в открытии арки, срочно выехав под каким-то предлогом в Москву, где провёл несколько дней.

30 августа он направил де Риньи депешу, в которой объяснил своё решение: "Я только что вернулся из путешествия в Москву, которое продолжалось десять дней. Я предпринял эту поездку с единственной целью, чтобы не находиться в Санкт-Петербурге 17/29 августа, когда здесь состоялось открытие Триумфальной арки, которая была воздвигнута в память о вступлении русских войск в Париж. Поскольку идея создания этого памятника появилась ещё в предыдущее царствование и призвана напомнить о временах наших поражений, я посчитал своим долгом не принимать участия в этой церемонии"⁴.

Далее в своей депеше Мэзон, со слов сотрудников посольства, остававшихся в Северной столице, кратко описал саму церемонию. "По этому случаю, - сообщил он министру, - перед Триумфальной аркой было выстроено около трёх тысяч бывших солдат, принимавших участие в кампаниях 1812-1813-1814 и 1815 годов. После того как этот памятник был освящён духовенством, войска прошли торжественным маршем перед императором, пройдя под Триумфальной аркой"⁵.

Отсутствие французского посла на торжествах с участием Николая I не осталось незамеченным императорским двором, хотя отсутствие маршала в Петербурге формально как будто извиняло его. Но через несколько дней предстояло ещё более грандиозное действо.

Трудный выбор маршала Мэзона

Когда Мэзону стал известен замысел царя, связанный с открытием Александровской колонны, он буквально пришёл в отчаяние. Понимая, что принимать решение об участии или неучастии в предстоящей церемонии за отсутствием инструкций из Парижа ему придётся самостоятельно, на свой страх и риск, посол 9 сентября, за два дня до открытия колонны, в депеше министру изложил все обстоятельства этого дела. "Я уже имел честь сообщить Вашему превосходительству в предыдущих донесениях причины моей последней поездки в Москву, - писал Мэзон. - Я ухватился за этот предлог, чтобы, не вызывая ненужных подозрений, не принимать участия в открытии Триумфальной арки, посвящённой воспоминаниям о наших бедствиях и об эпохе, столь горестной для Франции. Если бы я мог тогда предположить, что церемония открытия Александровской колонны также должна содержать намёк на эти скорбные для нас воспоминания, я, разумеется, продлил бы моё пребывание в Москве и вернулся бы в Санкт-Петербург только после окончания этих мало подобающих демонстраций"⁶.

По всей видимости, маршал долгое время искренне полагал, что колонна, воздвигаемая на Дворцовой площади, будет не более чем обычным памятником покойному императору Александру, лишённым какой-либо политической окраски. Откуда французскому послу было знать, что Николай I ещё на стадии утверждения проекта Монферрана внёс свои коррективы в замысел архитектора, став по существу его соавтором. Об этом Мэзону сообщил сам Монферран, спешно вызванный для разъяснений в посольство Франции. Оказалось, что сооружаемый им памятник должен символизировать победу Александра над Наполеоном. Для маршала Мэзона это стало неприятной неожиданностью, которой он поделился с де Риньи. "К сожалению, господин граф, - из всех предшествующих разговоров с графом Нессельроде я имел основание верить, что никакое досадное для нас проявление не примешается к той блистательной дани уважения, которую император Николай намерен воздать своему брату. Колонна, которую он распорядился воздвигнуть в его память, должна была быть, как уверяли, исключительно религиозным памятником, призванным увековечить память о славном для России царствовании. В первоначальном замысле не было ни враждебной [для нас] надписи, ни оскорбительного трофея. Ангел, несущий крест, венчающий колонну, был выбран самим императором как символ [предыдущего царствования]. Нельзя не вспомнить в связи с этим известную всем скромность Александра, а также миролюбивые устремления его преемника.

Такова в действительности была изначальная цель, поставленная самим правительством, и все инструкции, полученные месье де Монферраном, ответственным за изготовление колонны, не давали оснований сомневаться в искренности этих намерений. Этот архитектор, с которым я консультировался, неоднократно давал мне такого рода заверения.

В таких обстоятельствах, сопровождавшихся благожелательными заверениями, я должен был полагать, господин граф, что лично императору было бы неприятно, если бы я своим отсутствием выразил своего рода протест перед лицом столь высоко заявленных намерений... Тем более, я знал о том огромном значении, которое Император придаёт освящению с блеском и помпой памятника, рассматриваемого им как одно из главных событий своего царствования"⁷.

Тем не менее, хорошо зная о настроении императора, Мэзон всё же склонялся к тому, чтобы избежать присутствия и на открытии Александровской колонны, как он это сделал при открытии Триумфальной арки. В разговорах с Нессельроде и другими русскими сановниками посол как бы невзначай начал заговаривать о срочно возникшей необходимости поездки в Германию по личным делам. "Я никогда не забывал о сильном желании Императора видеть меня на этой церемонии, - писал маршал министру, - неоднократно получая настойчивые сигналы, предостерегающие меня как от отъезда в Германии, так и от внезапного ухудшения здоровья... Тем временем, - продолжал Мэзон, - Император, в его исключительной привязанности к военной машине и военным атрибутам, объявил о намерении собрать в Санкт-Петербурге невиданное доселе количество войск - 108 тысяч человек. Воздержаться от присутствия на этой демонстрации его могущества означало бы нанести ему личное оскорбление. Изучив ситуацию, я решил не отделяться от моих коллег и 29 августа вернулся в Санкт-Петербург"⁸.

Мэзон встретился с Нессельроде и попытался убедить его в щекотливости своего положения: в конце концов он не только посол, но ещё и маршал Франции, который не может спокойно взирать на унижение французского оружия. Вице-канцлер должен был понять его положение и найти нужные слова, чтобы убедить императора в невозможности его, маршала Мэзона, присутствии при открытии Александровской колонны. Явно смущённый Нессельроде как будто понимающе кивал, но ничего не обещал. Со своей стороны он настойчиво посоветовал дипломату ещё раз подумать над последствиями его возможного демарша.

Решение и его последствия

Буквально накануне назначенного празднования, 10 сентября, посол попросил Нессельроде уведомить императора о принятом им окончательном решении не участвовать в предстоящих торжествах. По свидетельству Мэзона, вице-канцлер пришёл в неописуемое волнение. Как он скажет об этом императору? Воздевая руки к небу, глава русской дипломатии эмоционально, что было ему совсем не свойственно, пытался повлиять на Мэзона, но маршал был твёрд в своём решении. В завершение беседы он предложил Нессельроде объяснить своё отсутствие на церемонии плохим самочувствием после падения с лошади на последних манёврах русской гвардии, где маршал присутствовал в качестве почётного гостя. Кстати, этот инцидент действительно имел место, правда, без каких-либо серьёзных последствий для здоровья французского посла.

Как и было предписано специальным регламентом, торжественная церемония открытия Александровской колонны началась в 8 часов утра 11 сентября с Божественной литургии в Александро-Невской лавре, служившейся в присутствии императора Николая Павловича. По её окончании центр праздника переместился на площадь перед Зимним дворцом, где под залпы артиллерийских орудий взору гвардии, армии и многочисленных гостей была явлена предварительно задрапированная колонна. Торжества в столице продолжались до позднего вечера.

На следующее утро маршал Мэзон направил в Зимний дворец к императору своего адъютанта де Ларюка с письмом, в котором давалось объяснение его отсутствию на вчерашнем празднике. Предполагалось, что Николай I должен был принять де Ларюка в своём кабинете, но в последний момент, уже перед самой аудиенцией, французский офицер был приглашён к генерал-адъютанту графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу, которому император поручил принять письмо маршала Мэзона. Вручив Бенкендорфу конверт и обменявшись принятыми в таких случаях любезностями, Ларюк распрощался и покинул Зимний дворец.

В донесении де Риньи, отправленном 13 сентября, посол сообщил, что завершившиеся празднества сопровождались награждениями памятной медалью за взятие Парижа в марте 1814 года. Среди тех, кто её получил, Мэзон назвал членов прусской военной делегации, специально прибывшей на торжества, а также прусского посланника генерала фон Шёлера, который, по словам маршала, с гордостью демонстрировал её всем на своём мундире. "Было бы излишним говорить Вашему превосходительству, - писал Мэзон министру, - что моё отсутствие произвело здесь сильнейшее впечатление. Одни меня осудили, зато другие поддержали. Но я не мог поступить иначе, в противном случае было бы задето наше национальное достоинство"⁹.

Пока маршал размышлял о том, как отразится на франко-русских отношениях его демонстративное отсутствие на устроенном царём национальном празднике, 14 сентября в резиденцию посла Франции неожиданно явился флигель-адъютант императора с именным пакетом, в котором содержалось высочайшее приглашение на большие манёвры собранных в окрестностях Петербурга войск гвардии и армии. Уклониться и от этого приглашения посол Луи Филиппа уже не мог себе позволить. К тому же, как он признался в донесении министру, "мне очень хотелось увидеть, какое впечатление произвело на императора моё отсутствие на недавней церемонии"¹⁰.

Разрешение конфликта и его итоги

"Вчера, - докладывал посол в другом донесении 17 сентября, - я оправился в Царское Село, близ которого было сосредоточено до 80 тысяч войск. Вопреки ожиданиям, я был принят Императором весьма благосклонно... Он полностью одобрил моё поведение. Я могу отнести эту благосклонность в заслугу господину Нессельроде, который сумел объяснить императору резоны моего отсутствия на церемонии открытия колонны..."¹¹

Таким образом, инцидент был исчерпан. Посол Франции сумел защитить достоинство своей страны, а император Николай смог понять и оценить поведение маршала Мэзона, действовавшего исключительно по собственной инициативе, на свой страх и риск, так как он не имел на этот счёт никаких инструкций от своего министра иностранных дел.

Реакция из Парижа последовала лишь месяц спустя, когда Мэзон получил от адмирала де Риньи лаконичную резолюцию следующего содержания: "Королевское правительство полностью одобряет позицию, которую Вы заняли по случаю военного празднования, имевшего место в Санкт-Петербурге"¹².

Судьба маршала Мэзона

Отношения между Россией и Францией из-за этого протокольного инцидента как будто бы не пострадали. Впрочем, со времён Июльской революции 1830 года они, как уже говорилось, и без того находились не в лучшем состоянии, и присутствие посла Франции на устроенном императором Николаем праздновании ни в коей мере не улучшило бы их. Добавим, что маршал Мэзон весной 1835 года покинул Санкт-Петербург, получив назначение на пост военного министра Франции. На министерском посту ветеран наполеоновских войн пробыл чуть менее полутора лет и в сентябре 1836 года вышел в отставку. Остаток дней он провёл в семейном кругу. 14 февраля 1840 года он умер и был похоронен со всеми подобающими его званию и заслугам почестями. Имя маршала Мэзона увековечено на Триумфальной арке на площади Этуаль (Шарль де Голль) наряду с другими сподвижниками Наполеона по военным походам...

1. См. об этом: Таньшина Н. П. Политическая борьба во Франции по вопросам внешней политики в годы Июльской монархии. М. 2005. С. 150-181; Она же. Княгиня Ливен. Любовь, политика, дипломатия. М. 2009. Гл. IV.

2. Никола Жозеф Мэзон (1771-1840) начинал карьеру в 1789 г. в Национальной гвардии, где к 1791 г. дослужился до капитана. Активный участник революционных войн, он с 1797 г. служил под началом будущего маршала Бернадота. С учреждением империи Мэзон занял командные посты в Великой армии, приняв участие в сражениях под Аустерлицем и Йеной, в военной экспедиции в Испанию и в походе в Россию, когда он был удостоен чина дивизионного генерала. После перехода через Березину Мэзон заменяет получившего ранение маршала Удино на посту командира 2-го корпуса. В 1813 г., командуя 5-м корпусом, он наносит поражение прусским войскам и занимает город Галле. За доблесть, проявленную в Лейпцигском сражении, где он был ранен, Мэзон получает Большой крест Почётного легиона и графский титул. После отречения Наполеона Мэзон переходит на службу к Людовику XVIII и сохраняет верность Бурбонам во время Ста дней, за что удостаивается титула маркиза и звания пэра Франции. Вместе с тем Мэзон отказался войти в состав Военного трибунала, судившего маршала Нея, перешедшего на сторону Наполеона во время Ста дней. За это он был на время подвергнут опале. В 1829 г. Карл X присваивает Мэзону звание маршала Франции. С началом Июльской революции 1830 г. Мэзон поддержал Луи Филиппа, за что получил пост министра иностранных дел, а затем возглавил посольство в Вене. Таковы были основные вехи жизни маршала Мэзона, человека во всех отношениях достойного и уважаемого, к моменту его приезда в Россию, где ему доведётся провести около двух лет.

3. Archives des Affaires Étrangères. Correspondance politique. Russie. 1834. Vol. 188. Fol. 252 recto verso.

4. Ibid. Vol. 189. Fol. 128.

5. Ibid.

6. Ibid. Fol. 133 recto verso.

7. Ibid. Fol. 133 verso - 134 recto.

8. Ibid. Fol. 134 recto - 135 verso.

9. Ibid. Fol. 156 verso.

10. Ibid. Fol. 158 recto.

11. Ibid. Fol. 158 verso - 159 recto.

12. Ibid. Fol. 178.

Текст: Петр Черкасов, доктор исторических наук. Журнал "Родина"

Изображение (фото): из открытых источников